Ада попадет в ад. В свои шестнадцать она слышит это от своей тетки ежедневно, чуть реже - от матери, покладистой, в общем-то, женщины. Ада не слушает, подрубает шум расщепленных гитар в оба уха, стрижется слишком коротко и красит в черное веки. Ада слишком устала от голосов, которые чего-то от нее хотят. Она ненавидит эту тетку с ее религией, а еще свои скулы и землю, которую топчет тяжелой подошвой. Уже три года она думает, что сходит с ума, что у нее, возможно, шизофрения, но родные скорее позовут местного священника, чтобы изгонять из нее дьявола, чем расслышат тревожные звоночки и отведут Аду за руку к психотерапевту. Ада к психотерапевту не пойдет тоже. Едва ли он поможет избавиться от старухи внутри - и нет, речь вовсе не об извечном нытье всех подростков, что они уже слишком стары в душе.
По ночам к ней приходит бабка, самая что ни на есть родная, реально существующая, только свихнувшаяся несколько лет назад. Бабка эта умерла, когда Аде было тринадцать. Но с тех пор ни дня не пропустила, чтобы не напомнить о долге. Долг их рода - нести мрачный дар общения с мертвыми, быть связующим звеном между мирами. Аде это совсем не нравится, она просит отпустить. Умоляет избавить ее от этого страшного бремени. Выбрать кого-то еще. Потом пытается свыкнуться, сделать что-то для духов, стучащихся к ней. Пытается удержаться на грани зыбкой реальности и тягучего потустороннего, делать для окружающих вид, что она нормальная, только чуть-чуть с приветом. Но в итоге каждую ночь кричит в пустосту, в отчаянии.
И еще через три года ее просьба услышана. Никаких особых видений, астральных фанфар или стуков дверью. Бабка просто сказала "хорошо". И ушла. оставив оглушительную пустоту. Будто ничего и не было.